Хочу весь мир и пару коньков в придачу
Впервые опробовала опыт авторства "Вестнике ТТП"
adm-ttp.narod.ru/journal/123/000.html
Впечатления неоднозначные. Может, потому что наваянный мною флафф не совсем характерен для моей "мятущейся твАрьческой натуры"
Огромное спасибо милейше бете моей - Наташе SweetEstel, сумевшей пригладить все торчавшие космы в первоначальной версии и придать моей корявости нормальный благопристойный вид. И сюда я его го все-таки притащу - из серии "А шобы было" 
ЛУННАЯ СКАЗКА ЛУННАЯ СКАЗКА
Саммари: Снейп жил, жив, будет жить. И, надеюсь, неплохо! Дисклаймер: Все принадлежит тете Ро. Комментарии: написано на день рождения Тайного Вестника Темных Подземелий
Любовный роман / / || джен || PG
Размер: мини
Предупреждения: ООС
— Смотри… на… меня, — прошептал он.
Зеленые глаза встретились с черными, но мгновение спустя в глубине черных что-то погасло, взгляд их стал пустым и неподвижным. Рука, державшая одежду Гарри, упала на пол, и больше Снейп не шевелился.
А потом были знаменитый черный тоннель, в конце которого виднелся ослепительный свет, и охватывающие его попеременно то безумный восторг, то такая же безумная и безнадежная тоска… И еще — Снейп вдруг осознал, что отчаянно хочет жить. Жить, любить, быть счастливым и делать счастливыми близких людей. Северус неожиданно для самого себя понял, что он столько не успел сделать в своей так нелепо закончившейся и не такой уж и длинной жизни. И даже надежда на скорую встречу с Лили, ожиданием которой были наполнены последние двадцать лет, прошедшие со дня непоправимой ошибки, почему-то не радовала. Ах, если бы можно было вернуться, он не тратил бы даром больше ни секунды — каждый миг, проведенный им на благословенной земле, был бы наполнен смыслом!
Откуда-то из пустоты начали появляться знакомые фигуры и лица: вот прошла мать, укоризненно качающая головой; вот появился отец, бросивший в его сторону взгляд, полный презрения; а потом выплыл печально улыбающийся Дамблдор.
— Северус, мальчик мой, зачем вы так спешите? Ваше время еще не пришло, и предназначение свое вы еще не исполнили! Помните, что вы обещали мне? Вы все еще нужны тому миру, — речь бывшего директора как всегда была насквозь пронизана снисходительностью и величественной грустью. — Ради общего дела… вы должны, вы обязаны вернуться!
— Альбус, но…
— Никаких «но», Северус. Ваш жизненный путь еще не окончен, поверьте мне на слово и в этот раз, как верили всегда. Вас ждут. Возвращайтесь...
Только прозвучали последние слова Дамблдора, как мир тут же погрузился в тишину и кромешную тьму.
* * *
Сначала к нему вернулись звуки — Снейп стал различать шарканье ног, шлепки влажной тряпки по полу, сердитый шепот, строго выговаривающий кому-то за нарушения режима… Затем Северус вдруг обнаружил, что сквозь плотно закрытые веки проникает свет, и, применив недюжинное усилие воли, открыл глаза.
— Очнулся, хвала Моргане! — над ним склонилась незнакомая пожилая женщина с огромной бородавкой на носу, одетая в форму целителя клиники Святого Мунго, из-за спины которой кто-то выглядывал. Рассмотреть, кто, у Снейпа уже не хватило сил, и он снова закрыл глаза, потом ощутил чьи-то прохладные пальцы, бережно массирующие горло, вкус зелья сна без сновидений и опять провалился в забытье.
В следующий раз Северус пришел в себя ночью. Все вокруг заливал серебристый свет полной луны, заглядывающей в незанавешенное окно, на подоконнике которого боком сидела фея. Почему фея, он и сам не знал, но разве могло быть кем-то иным это видение — вся светящаяся, юная, большеглазая, с огромной копной пушистых волос и слегка курносым носом? И ощущение безотчетного всепоглощающего счастья, какое бывает лишь в босоногом детстве, оттого что просто дышишь, живешь на этом свете, накрыло все его существо, наполнило душу до самых краев так, что казалось, пошевелись — и оно выплеснется через край. Снейп лежал и любовался открывшейся ему картиной, боясь вздохнуть, чтобы не нарушить волшебство мгновения, до тех пор пока (неизвестно, какого нюхлера) в носу безжалостно не засвербило, отчего он оглушительно чихнул. Фея тут же соскочила с подоконника и заговорила обыденным голосом Всезнайки всея Хогвартса Гермионы Грейнджер, почему-то выступающей последнее время в роли больничной сиделки.
— Сэр, как вы себя чувствуете? Ой, только не отвечайте, вам нельзя разговаривать! Я… мы все… так беспокоились!
«Грейнджер в своем репертуаре! Беспокоимся о сирых и убогих! — усмехнулся про себя Снейп. — И логична до невозможности. Задать вопрос, и тут же: не отвечайте! Да, кстати, что там с Поттером? Лорда, понятное дело, нет. Иначе бы мисс Грейнджер торчала не здесь, а где-нибудь в подвалах Малфой-мэнора! И как сюда попал я? Ведь все должно было закончиться в Визжащей Хижине…»
Вопросов было множество, и они рождались один за другим. Огромную досаду вызывало то, что никак нельзя было немедленно задать их вслух, чтобы тут же получить ответ. Если бы сил хватало, то Снейп потянулся бы к мыслям Грейнджер и незаметно для нее выяснил все, что так его беспокоило, но, увы, это было невозможно. Пока. А еще Снейпа слегка разочаровало, что сказочная фея оказалась не кем иным, как его ученицей, причем далеко не самой любимой, скорее — самой надоедливой и раздражающей.
Тем временем мисс Грейнджер, произнеся простенькое диагностирующее заклинание, приволокла кучу каких-то склянок с зельями и сняла повязку с шеи больного, с упоением о чем-то рассказывая. Когда Северус внимательнее прислушался к ее болтовне и понял, что она пытается сообщить ему последние новости магического мира, то начал с жадностью впитывать все, о чем говорила девчонка. Что прошло уже почти два месяца, что Волдеморт погиб, а Поттер неожиданно остался жив и теперь глубоко несчастен из-за в одночасье свалившейся на него славы победителя Темного Лорда. Самого же чуть живого Снейпа нашла в Визжащей Хижине мадам Помфри, обходившая окрестности Хогвартса после боя в поисках бедняг, которым могла бы чем-то помочь... Голос Грейнджер действовал словно хорошее успокоительное, и Северус сам не заметил, как уснул.
* * *
Полгода спустя, окончательно придя в себя, Северус Снейп по настоятельной просьбе нового директора Хогвартса Минервы МакГонагалл вернулся к преподаванию зельеварения. Нельзя сказать, что его характер сильно изменился — Снейп по-прежнему язвительно высмеивал случаи головотяпства как студентов, так и коллег; все также назначались отработки за обнаруженные лично профессором вопиющие нарушения правил; им (как и в прошлые годы) пугали первокурсников. Но неуловимо изменилось отношение студентов к своему преподавателю — теперь его больше уважали, нежели боялись. Его истинная роль в прошедшей войне вызывала восторг и восхищение у малышей, не имевших чести познакомиться с довоенным Северусом Снейпом, когда он заслуженно снискал прозвище Ужаса Хогвартских Подземелий. И — что самое страшное — изменилось отношение коллег. Многие из тех, кто скрыто протестовал тем или иным способом во время его короткого директорства, теперь почему-то чувствовали себя виноватыми. Общую точку зрения изложила однажды Минерва МакГонагалл на очередной церемонии чаепития на две персоны, организованной ею в своем кабинете.
— Поймите, Северус, если бы мы только могли догадываться, мы бы никогда… Ах, если бы Альбус лишь намекнул!
А он не понимал, не хотел понимать, потому что не видел за ними никакой вины, потому что и сам действовал бы точно также, если бы полагал, что место директора занимает злейший враг, человек, пытающийся уничтожить, переиначить самую суть Хогвартса. Неприятие его в роли предателя означало только одно — он успешно притворялся, выполняя поручение Дамблдора, что не могло не льстить ему даже сейчас. Однако донести свои соображения до Минервы ему никак не удавалось: она все так же носилась со своим чувством мнимой вины, которую пыталась загладить всеми возможными способами. Впрочем, иногда это было даже приятно — Снейп получил удобную сетку занятий, все потребности его лаборатории (что в ингредиентах, что в оборудовании) удовлетворялись в первую очередь, его не привлекли к выполнению общественных обязанностей по организации праздников и прочих шумных мероприятий, которые он никогда не любил. Напрягало только одно — жажда Минервы каким-либо образом наладить его личную жизнь. Сначала на все матримониальные поползновения Минервы Северус только усмехался: ее старания сосватать ему кого-нибудь из незамужних коллег были весьма наивны — с дивным характером Северуса прекрасно были знакомы и полудурочная Сибилла, и по-армейски выдержанная Роланда Хуч. Ни одна из них не являлась выпускницей факультета, носившего имя достославного Годрика, поэтому жертвовать собой во имя личного счастья Снейпа не собиралась. Но Минерва не успокоилась и начала поиски невесты среди своих знакомых и родственников, потом уже среди их знакомых-родственников… Так продолжалось до тех пор, пока Снейп, которому все это осточертело, не рявкнул в своей обычной манере:
— Минерва! Прошу вас прекратить всю эту чушь! Вы меня достали!
— Но, Северус… как вы не понимаете, — пролепетала в ответ обычно сдержанная МакГонагалл. — Я же хочу вам счастья… И девочки-старшекурсницы наконец-то успокоятся, если у вас появится личная жизнь… Вы для них сейчас обладаете ореолом и притягательностью… этакий байроновский герой… Неужели ни одна вам еще в любви не призналась? Вы догадываетесь, во что может превратиться репутация Хогвартса?! Ведь добрая треть из них шепчутся в основном о вас. Даже на занятиях по трансфигурации! А какими глазами они на вас смотрят! Даже мисс Грейнджер!
— А что мисс Грейнджер? — резко повернулся Снейп. — И причем тут репутация Хогвартса? Неужели вы подозреваете, что я могу допустить какое-либо подобие связи… со студенткой?
Снейп был взбешен. Хорошенького же мнения Минерва о его моральных принципах, ничего не скажешь! Как будто он хоть раз давал намек о возможности подобных отношений со студенткой! И причем тут Грейнджер? Хотя… Насчет Грейнджер он слегка кривил душой и сейчас отлично понимал это. Пресная и занудная лохматая всезнайка, единственная из всей знаменитой троицы отправившаяся доучиваться в Хогвартс, почему-то не только перестала его раздражать, но и периодически являлась во сне то в облике волшебной феи, облитой лунным светом, как в ту волшебную ночь в больничной палате, то в более неприличном и одновременно более соблазнительном виде. А Лили перестала сниться совсем. Но Минерве знать обо всем этом вовсе необязательно. Он должен справиться со всем сам — окклюменция всегда прекрасно избавляла от нежелательных видений.
* * *
После окончания войны взаимоотношения дружной троицы гриффиндорцев-победителей-Темного-Лорда не то чтобы разладились совсем, но стали гораздо менее тесными. Гарри, прячась от журналистов и всеобщего внимания, решил попутешествовать годика полтора, надеясь, что за это время о нем позабудут. Рон, напротив, гордясь статусом героя магической войны, рассчитав, что сейчас в школу авроров его примут с распростертыми объятиями безо всяких ТРИТОНов из какого-то там Хогвартса, прямиком отправился именно туда. А Гермиона вернулась обратно на седьмой курс, который она так и не окончила в прошлом году из-за всем известных событий и путешествий по лесам в компании Поттера.
На все расспросы знакомых о причинах, побудивших ее вернуться к учебе, она отвечала, что знания всегда были привлекательны, и она просто-напросто боится, что, не закончив школьный курс и не сдав экзамены, пропустит что-то очень для нее важное. По сути своей ее объяснения были правдоподобны и даже правдивы, за одним малюсеньким исключением, которое звали профессором Снейпом. Гермиона знала, что Минерва МакГонагалл убедила Снейпа вернуться к преподаванию после выписки из больницы. Она боялась признаться не только кому-то из окружающих, но даже самой себе, что за дни, когда по воле случая стала сиделкой своего преподавателя, что-то в душе оказалось задето, и теперь все мысли девушки вертелись только около Снейпа. Возможно, свою роль сыграли и воспоминания профессора, которые Гарри, пораженный увиденным в думосборе, под великим секретом все же показал ей и Рону. Только законченного циника не тронула бы история многолетней безнадежной и преданной любви профессора к давно умершей женщине. Его «всегда», произнесенное в кабинете Дамблдора, выжало из далеко несентиментальной мисс Грейнджер слезу, а подлое воображение услужливо подсунуло картины, в которых это «всегда» распространялось непосредственно на ее персону. Во всех приличных книгах в таких героев полагалось влюбляться, и девушка неожиданно для самой себя осознала, что находится уже почти на границе влюбленности в своего странного преподавателя. Так Гермиона, привыкшая жить строго следуя установленным кем-то правилам, попала в ловушку, из которой не видела выхода. И вот теперь, надеясь с помощью пары-тройки оскорблений, полученных непосредственно от героя грез, избавиться от своей так некстати проснувшейся романтичности, над которой сама горьковато иронизировала, мисс Грейнджер вернулась в Хогвартс.
Однако Снейп оказался совсем не таким, каким она ожидала его увидеть. Ореол страдающего романтического героя потускнел после первого же занятия по зельям, где профессор в обычной своей манере в пух и прах раскатал Симуса Финнигана, перепутавшего составляющие зелья сна без сновидений, и назначил ему сразу три отработки. Но и сальноволосый злобный гад, каким представляли Снейпа в разговорах Гарри и Рон все годы своего обучения, тоже не появился. За преподавательской кафедрой Гермиона видела слегка усталого, резковатого, язвительного, но весьма интересного человека. Самым занятным оказалось то, что он будоражил умы многих ее сокурсниц, начитавшихся статей и в «Пророке», и в «Придире» о мужестве шпиона Ордена Феникса Северуса Снейпа. Девчонки словно сшили костюм героя, в который упорно пытались нарядить Снейпа. Слушая восхищенные перешептывания о его «интересной бледности» и «таинственном взгляде черных глаз», Гермиона злилась и на глупых куриц, видевших исключительно внешнюю оболочку и не интересующихся внутренним содержанием человека, и на себя саму за то, что тоже чувствовала подобное влечение, а это было явно неправильно и совсем ей не нужно. Снейп, похоже, и не догадывался о тех волнениях, которые вызывала его скромная персона в рядах старшекурсниц. Правда, иногда (но очень-очень редко) Гермиона ловила на себе его пристальный взгляд, но всякий раз он тут же отворачивался или делал какое-нибудь мелочное замечание.
Так продолжалось почти до весны, когда Гермиона, уже переживающая за успешную сдачу в июне месяце ТРИТОНов, стала мучиться бессонницей и воспоминаниями о событиях прошлого года. Она, конечно, поначалу обратилась к мадам Помфри, выдавшей ей снотворное, но от приема снадобья Гермиона чувствовала себя полуспящей в течение всего дня. Такое существование ей совсем не подходило, зато (совершенно случайно!) она обнаружила, что какие-то полчаса, проведенные на Астрономической башне (в нарушение всех правил), прекрасно успокаивали и располагали к долгому безмятежному сну.
Сегодняшним вечером Гермиона засиделась на башне дольше обычного — уж слишком хороша была картина, открывшаяся ее взору. Она навевала почему-то одновременно смутную тоску по всем ушедшим друзьям и близким и чувство умиротворения и щемящего грустного счастья, осознания, что жизнь продолжается, что многие выжили: Гарри, Джинни, Рон, Джордж, Луна, она сама… А еще, почему-то ко всем этим размышлениям примешивались мысли о Снейпе… Она ведь не только не смогла разобраться в своих чувствах к нему, разложив каждое на надлежащую полочку, но и куда больше запуталась: дело уже дошло до того, что она черной завистью начала завидовать матери Гарри, которая непонятно какими заслугами смогла вызвать вот такую бескорыстную многолетнюю преданность. И самым ужасным было то, что почти каждую ночь во сне она начинала видеть картины из подсмотренных воспоминаний профессора, только главной героиней происходящего была не Лили Эванс, а она — Гермиона Грейнджер. Учебный год заканчивался — значит, скоро придется уехать отсюда навсегда, так и не поняв, не разгадав этого сложного и небезразличного ей человека. Снейп. Северус Снейп. Профессор Снейп. И что прикажете делать с неподдающимися никакому пониманию и контролю необъяснимыми чувствами?
* * *
За все годы обучения Гарри Поттера в Хогвартсе Снейп настолько привык бродить ночами по коридорам, чтобы в случае чего узнать первым, куда опять собрался вляпаться беспокойный отпрыск Лили, что все ночные дежурства, от которых тщательнейшим образом старались отвертеться другие преподаватели, по-прежнему при любой необходимости брал на себя. В нынешнем году, после гибели Волдеморта, самым страшным возможным бедствием стали влюбленные парочки. Основной всплеск любовных страстей у подрастающего поколения приходился, конечно же, на весну. Весна. Он и любил, и одновременно ненавидел весну. Любил — за Лили и то счастье, которое она ему подарила. Ненавидел — тоже за Лили и свою собственную непоправимую ошибку, стоившую и ей, да и ему самому жизни… Лили, Лили, Лили! Весной везде всегда была только она: смотрела на него своим зеленым взглядом с каждого дерева, окутанного легчайшей дымкой первых клейких листочков, с каждой прогалины, где появлялись белоснежная пролеска и крокусы, подобные ее нежной коже; говорила с ним в ласковом пении птиц по утрам; напоминала о себе журчанием первых ручьев, так походившим на ее звонкий, рассыпчатый смех… Каждую весну Снейп чувствовал себя больным: он не мог спать, не мог есть и в любой обжимающейся парочке видел Лили и Джеймса Поттера… или Лили и себя… Оттого и разгонял их, и снимал баллы с особым остервенением. Мстил и оплакивал: мстил за свое несостоявшееся, украденное, и оплакивал его же.
Однако нынешней весной все было иначе. Бессонница пришла к нему как обычно, но Лили с ним больше не было, сердце саднило, но не разрывалось от нестерпимой жгучей боли, а душа переполнялась предчувствиями. Поэтому и влюбленных он отлавливал, и назначал им взыскания гораздо менее рьяно, чем обычно. А сегодня, собственно говоря, и очередь-то бродить по ночным коридорам была не его, а Минервы. И Северус спокойно сидел в своих комнатах, и читал книгу до тех пор, пока на небо не выкатилась во всей красе полная серебристая луна, залившая своим светом все вокруг, как тогда, в больнице… Какого Мерлина его потянуло на воздух, он и сам впоследствии не мог объяснить — наверное, домовики слишком сильно натопили в тот вечер камин… Он выскользнул из Хогвартса и отправился бродить вокруг, полностью погрузившись в собственные мысли. Ноги, конечно же, сами принесли его к Астрономической башне, воспоминания о которой никак нельзя было назвать радужными. И Северус снова представил, как падает с этой башни Дамблдор, пораженный его заклинанием, машинально вскинул глаза и… О Моргана! В одном из окон башни, повернувшись боком, обхватив колени и глядя куда-то вдаль, сидела, залитая лунным светом, та самая фея, которую он видел в больнице! Грейнджер! Нет, фея! И Северуса вновь затопило то беспричинное счастье, и захотелось запеть, закричать во все горло, и обнять весь окружающий мир просто за то, что он есть, что несет в себе такую чудесную сказку. Он стоял, замерев, и боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть дивное видение, кем бы оно ни было на самом деле — волшебным существом или обычным человеком.
На следующий день студенты заметили, что Снейп был гораздо более рассеян и молчалив, чем обычно, и даже пропустил целых две выходки шестикурсников, настолько вопиющие по своей дерзости, что можно было с полным основанием не только снять баллы, но и назначить весьма неприятные взыскания. А вечером... вечером непонятная сила повлекла его на Астрономическую башню, где, укрывшись в тени, он вновь заворожено наблюдал за Грейнджер, томной, гибкой и серебристой от лунного света. И вновь, словно был ребенком или взбалмошным юнцом, он чувствовал себя до неприличия счастливым, оттого что сам просто живет на этом свете и из-за сказочного чуда в виде юной Гермионы Грейнджер. К себе в комнаты Северус вернулся только после того, как Гермиона, глубоко вздохнув, прогнала волшебство, привычным жестом закинула за ухо непослушную прядь и тихо выскользнула в коридор, пробираясь в гриффиндорскую гостиную. А на следующую ночь все повторилось снова, и на другую, и на третью… Снейп был словно зачарован, и его пугало, что он начинал чувствовать себя зависимым от этих странных полусвиданий. Нельзя, нельзя было повторять историю своего чувства к Лили. И что будет с ним, когда девчонка летом закончит Хогвартс и уедет навсегда?
* * *
Июнь в этом году выдался удивительно знойный и пыльный, совсем непривычный для жителей Британских островов, и только частые грозы приносили желанную свежесть и позволяли с наслаждением вздохнуть полной грудью. Растительности же Запретного леса такая погода явно нравилась — цветы, деревья, трава чувствовали себя так, как будто росли в теплицах под неусыпной заботой Помоны Спраут. Впрочем, жара не помешала сдать пятикурсникам свои СОВы, а выпускникам — ТРИТОНы. Конечно, некоторые из них жаловались, что экзаменационная комиссия из-за погоды была излишне предвзята и придирчива, а в прошлые годы за такие же точно ответы выставлялись куда более высокие баллы, но большинство соглашались с полученными «превосходно» и «выше ожидаемого». Никаких выпускных вечеров не предвиделось — еще слишком свежа была память о тех, кто мог бы тоже заканчивать Хогвартс, но вместо этого спал в братской могиле на берегу Черного озера.
Некоторым студентам потребовались рекомендации, и директор МакГонагалл живенько нагрузила весь преподавательский состав их написанием. К вящему удивлению Снейпа, ему почему-то в качестве подопечной досталась мисс Грейнджер, его маленькая лунная фея. Расхвалить на бумаге Гермиону оказалось легко, а вот поставить свою подпись и отдать все девчонке — безумно сложно, потому что это ставило логическую точку в их так и не начавшемся романе. Северус уже давно понял, горько посмеявшись над своим умением выбирать привязанности, что снова влюблен и, вероятнее всего, снова безнадежно и безответно. Мисс Грейнджер прочно заняла в его сердце то место, где раньше, до его неудавшейся смерти, безраздельно властвовала Лили. Дотянув почти до последнего дня, он все-таки собрался с силами, пригласил бывшую студентку к себе в подземелья и почти торжественно вручил рекомендацию, пробормотав какие-то подобающие случаю слова с пожеланием дальнейших успехов вне Хогвартса. И каково же было его изумление, когда мисс Грейнджер, прежде чем убежать, вдруг встала на цыпочки, чмокнула его в щеку и, покраснев, прошептала:
«Спасибо, профессор! Но я… я не хочу уезжать!»
Он так и стоял, остолбенев на несколько минут, прикасаясь подушечками пальцев к скуле, куда поцеловала его маленькая фея.
* * *
Успешно сдав ТРИТОНы, Гермиона с убийственной ясностью осознала, что не мыслит своего существования где-то в магическом мире, вне стен Хогвартса, поняла, что просто умрет, задохнется, если будет вынуждена насовсем уехать оттуда, где жили близкие ей по духу люди, где, в конце концов, был он, ее любимый профессор. То, что на самом деле любимый, пришлось признать, когда она, почти поссорившись с Джинни, начавшей, непонятно почему, вдруг восхищаться Лили Поттер, обнаружила, что безумно ревнует его к прошлому и, возможно, настоящему. Надеяться на взаимность (несмотря на гриффиндорский максимализм) казалось величайшей глупостью и непревзойденным нахальством. Но, по крайней мере, стоило попробовать хотя бы быть рядом, дышать одним со Снейпом воздухом и, наконец, видеться каждый день. Возможность остаться в Хогвартсе Гермиона видела только одну — напроситься в ассистентки к кому-то из преподавателей, что было весьма непросто. История Хогвартса, конечно, имела подобные примеры, но их всегда связывали с особыми обстоятельствами. Назвать же свою странную влюбленность в Снейпа особым обстоятельством Гермиона не могла при всем желании.
Однако постепенно в ее голове родился некий план, и она всеми правдами и неправдами раздобыла из личных директорских запасов так благоволившей к ней Минервы флакончик с Феликс Фелицис, а дальше все оказалось на удивление просто. Выпив на всякий случай сразу весь пузырек, Гермиона сначала ощутила небывалую потребность пообщаться с профессором Вектор, которая всегда по-доброму относилась к талантливой ученице. Слово за слово — и вот уже Септима сама с жаром принялась убеждать Гермиону в необходимости более углубленного изучения чар, а потом они вместе отправились к Флитвику, пришедшему в небывалый восторг от перспективы заполучить в помощницы мисс Грейнджер… А потом случилось самое настоящее чудо в облике корноухого домовика, жеманно известившего, что профессор Снейп ждет ее в течение ближайших десяти минут в кабинете зельеварения, чтобы отдать необходимые документы. И Гермиона вихрем пронеслась по лестницам, добравшись до подземелий не за десять, а всего за шесть минут, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула перед заветной дверью, чтобы унять бешено колотящееся сердечко, и с надлежащим видом ступила во владения своего профессора. Пожалуй, таким она его еще не видела: удивительно трогательный и смущенный Снейп, вручающий ей какие-то рекомендации и произносящий без своей привычной язвительности добрые пожелания. Повинуясь безотчетному порыву, Гермиона подошла к нему и прижалась губами к его щеке. Испуг и осознание того, что она делает, накрыли ее только во время самого поцелуя. Вся кровь вдруг рванула к горячим щекам, и ноги сами понесли ее прочь.
— Все, мисс Грейнджер! Ты совсем ополоумела, или у Феликс Фелицис оказался какой-то побочный эффект. Это надо же додуматься: поцеловать самого Северуса Снейпа! Пусть в щеку, но ты же глаз потом на него поднять не сможешь! — выругала она сама себя, уже укрывшись в безопасности гриффиндорской гостиной.
Там она и провела все оставшиеся часы такого странного счастливо-суматошного и непредсказуемого дня. Но когда на землю спустилась ночь, принесшая покой и прохладу, Гермионе вдруг захотелось оказаться на Астрономической башне, чтобы вновь полюбоваться на красоту окружающих Хогвартс пейзажей и привести в порядок свои беспокойные мысли. Проскользнув через портрет Полной Дамы, девушка без приключений добралась до башни и расположилась в привычном месте, но привычное умиротворение почему-то не наступало, наоборот — в голову лезли странные образы и желания. Ей вдруг показалось, что стоит только раскинуть руки, оттолкнуться посильнее, применив невербальное «левикорпус», и она полетит над серебристыми полянами, распростертыми внизу, к загадочным кружевным деревьям Запретного леса, темнеющего вдали, к сверкающей металлическим блеском глади Черного озера… И, наверное, Мерлин отнял у нее рассудок на несколько секунд, потому что она и в самом деле вдруг раскинула руки, оттолкнулась, четко произнеся про себя заклинание, и рванулась куда-то ввысь… Только вот полета не получилось — получилось лишь замедленное падение с одной из самых высоких башен Хогвартса, с проносящейся перед глазами всей ее коротенькой жизнью. И все существо гриффиндорской отличницы вдруг пронзила отчаянная мысль, что это конец ее только начавшейся жизни, превратившаяся в крик:
— Не-ет!
* * *
Проносив в себе весь остаток дня сумятицу чувств и непонятных надежд, которые всколыхнула своим робким поцелуем и словами Гермиона, выслушав гордое заявление Филиуса о том, что он берет с нового учебного года мисс Грейнджер себе в ассистентки, Северус понял: он просто не в силах заснуть. Лучше всего в таких случаях его обыкновенно успокаивала работа. Поэтому сначала он сварил несколько несложных зелий для больничного крыла (тех самых, которых от него уже неделю не могла допроситься мадам Помфри), а потом вспомнил, что сегодняшняя ночь одна из самых подходящих для сбора диких трав, растущих прямо на полянах около замка. Однако даже привычные, почти механические действия не приносили успокоения и не изгнали сумбур из его всегда таких понятных и стройных мыслей. Снейп корил себя за то, что, занятый своими переживаниями, сам не догадался предложить Гермионе место ассистентки, ведь склонность к зельеварению у нее, несомненно, была. Одновременно он радовался, что такая светлая идея пришла в голову Флитвику. И теперь девушка, его лунная фея, пробуждавшая в нем неслыханную и безмятежную радость жизни, останется в стенах Хогвартса, где ее можно будет хотя бы просто изредка видеть, даже не рассчитывая на что-то большее. А потом воспоминания плавно вернулись к сегодняшнему, такому целомудренному и нежному поцелую, которым наградила его Гермиона, и в душе вдруг зародилась безумная надежда на взаимность…
Так, собирая травы и рассуждая сам с собою, Северус Снейп совершенно незаметно для себя добрался до подножия Астрономической башни и словно вернулся в один из самых своих навязчивых кошмаров — нелепо кувыркаясь в воздухе, с башни в звенящей тишине падала маленькая фигурка, а потом тишину прорезал душераздирающий женский крик: «Не-ет!»
Он не помнил, как перемахнул те несколько метров, что отделяли его от вероятного места падения, не помнил, как ухитрился выхватить палочку и применить левитирующее заклинание, не помнил, как поймал незадачливую летунью, а очнулся лишь тогда, когда обнаружил в своих объятиях потерявшую сознание Гермиону Грейнджер. И потом, уже справившись с потрясением, Снейп от всей души возблагодарил Мерлина, что в этот раз не опоздал, смог спасти неожиданно ставшую такой дорогой для него жизнь очередной гриффиндорки.
А затем все было правильно: больничное крыло и дежурства около кровати Гермионы, красноречивые взгляды и полупризнания, букеты и поцелуи.
adm-ttp.narod.ru/journal/123/000.html
Впечатления неоднозначные. Может, потому что наваянный мною флафф не совсем характерен для моей "мятущейся твАрьческой натуры"
Огромное спасибо милейше бете моей - Наташе SweetEstel, сумевшей пригладить все торчавшие космы в первоначальной версии и придать моей корявости нормальный благопристойный вид. И сюда я его го все-таки притащу - из серии "А шобы было" ЛУННАЯ СКАЗКА ЛУННАЯ СКАЗКА
Саммари: Снейп жил, жив, будет жить. И, надеюсь, неплохо! Дисклаймер: Все принадлежит тете Ро. Комментарии: написано на день рождения Тайного Вестника Темных Подземелий
Любовный роман / / || джен || PG
Размер: мини
Предупреждения: ООС
— Смотри… на… меня, — прошептал он.
Зеленые глаза встретились с черными, но мгновение спустя в глубине черных что-то погасло, взгляд их стал пустым и неподвижным. Рука, державшая одежду Гарри, упала на пол, и больше Снейп не шевелился.
А потом были знаменитый черный тоннель, в конце которого виднелся ослепительный свет, и охватывающие его попеременно то безумный восторг, то такая же безумная и безнадежная тоска… И еще — Снейп вдруг осознал, что отчаянно хочет жить. Жить, любить, быть счастливым и делать счастливыми близких людей. Северус неожиданно для самого себя понял, что он столько не успел сделать в своей так нелепо закончившейся и не такой уж и длинной жизни. И даже надежда на скорую встречу с Лили, ожиданием которой были наполнены последние двадцать лет, прошедшие со дня непоправимой ошибки, почему-то не радовала. Ах, если бы можно было вернуться, он не тратил бы даром больше ни секунды — каждый миг, проведенный им на благословенной земле, был бы наполнен смыслом!
Откуда-то из пустоты начали появляться знакомые фигуры и лица: вот прошла мать, укоризненно качающая головой; вот появился отец, бросивший в его сторону взгляд, полный презрения; а потом выплыл печально улыбающийся Дамблдор.
— Северус, мальчик мой, зачем вы так спешите? Ваше время еще не пришло, и предназначение свое вы еще не исполнили! Помните, что вы обещали мне? Вы все еще нужны тому миру, — речь бывшего директора как всегда была насквозь пронизана снисходительностью и величественной грустью. — Ради общего дела… вы должны, вы обязаны вернуться!
— Альбус, но…
— Никаких «но», Северус. Ваш жизненный путь еще не окончен, поверьте мне на слово и в этот раз, как верили всегда. Вас ждут. Возвращайтесь...
Только прозвучали последние слова Дамблдора, как мир тут же погрузился в тишину и кромешную тьму.
* * *
Сначала к нему вернулись звуки — Снейп стал различать шарканье ног, шлепки влажной тряпки по полу, сердитый шепот, строго выговаривающий кому-то за нарушения режима… Затем Северус вдруг обнаружил, что сквозь плотно закрытые веки проникает свет, и, применив недюжинное усилие воли, открыл глаза.
— Очнулся, хвала Моргане! — над ним склонилась незнакомая пожилая женщина с огромной бородавкой на носу, одетая в форму целителя клиники Святого Мунго, из-за спины которой кто-то выглядывал. Рассмотреть, кто, у Снейпа уже не хватило сил, и он снова закрыл глаза, потом ощутил чьи-то прохладные пальцы, бережно массирующие горло, вкус зелья сна без сновидений и опять провалился в забытье.
В следующий раз Северус пришел в себя ночью. Все вокруг заливал серебристый свет полной луны, заглядывающей в незанавешенное окно, на подоконнике которого боком сидела фея. Почему фея, он и сам не знал, но разве могло быть кем-то иным это видение — вся светящаяся, юная, большеглазая, с огромной копной пушистых волос и слегка курносым носом? И ощущение безотчетного всепоглощающего счастья, какое бывает лишь в босоногом детстве, оттого что просто дышишь, живешь на этом свете, накрыло все его существо, наполнило душу до самых краев так, что казалось, пошевелись — и оно выплеснется через край. Снейп лежал и любовался открывшейся ему картиной, боясь вздохнуть, чтобы не нарушить волшебство мгновения, до тех пор пока (неизвестно, какого нюхлера) в носу безжалостно не засвербило, отчего он оглушительно чихнул. Фея тут же соскочила с подоконника и заговорила обыденным голосом Всезнайки всея Хогвартса Гермионы Грейнджер, почему-то выступающей последнее время в роли больничной сиделки.
— Сэр, как вы себя чувствуете? Ой, только не отвечайте, вам нельзя разговаривать! Я… мы все… так беспокоились!
«Грейнджер в своем репертуаре! Беспокоимся о сирых и убогих! — усмехнулся про себя Снейп. — И логична до невозможности. Задать вопрос, и тут же: не отвечайте! Да, кстати, что там с Поттером? Лорда, понятное дело, нет. Иначе бы мисс Грейнджер торчала не здесь, а где-нибудь в подвалах Малфой-мэнора! И как сюда попал я? Ведь все должно было закончиться в Визжащей Хижине…»
Вопросов было множество, и они рождались один за другим. Огромную досаду вызывало то, что никак нельзя было немедленно задать их вслух, чтобы тут же получить ответ. Если бы сил хватало, то Снейп потянулся бы к мыслям Грейнджер и незаметно для нее выяснил все, что так его беспокоило, но, увы, это было невозможно. Пока. А еще Снейпа слегка разочаровало, что сказочная фея оказалась не кем иным, как его ученицей, причем далеко не самой любимой, скорее — самой надоедливой и раздражающей.
Тем временем мисс Грейнджер, произнеся простенькое диагностирующее заклинание, приволокла кучу каких-то склянок с зельями и сняла повязку с шеи больного, с упоением о чем-то рассказывая. Когда Северус внимательнее прислушался к ее болтовне и понял, что она пытается сообщить ему последние новости магического мира, то начал с жадностью впитывать все, о чем говорила девчонка. Что прошло уже почти два месяца, что Волдеморт погиб, а Поттер неожиданно остался жив и теперь глубоко несчастен из-за в одночасье свалившейся на него славы победителя Темного Лорда. Самого же чуть живого Снейпа нашла в Визжащей Хижине мадам Помфри, обходившая окрестности Хогвартса после боя в поисках бедняг, которым могла бы чем-то помочь... Голос Грейнджер действовал словно хорошее успокоительное, и Северус сам не заметил, как уснул.
* * *
Полгода спустя, окончательно придя в себя, Северус Снейп по настоятельной просьбе нового директора Хогвартса Минервы МакГонагалл вернулся к преподаванию зельеварения. Нельзя сказать, что его характер сильно изменился — Снейп по-прежнему язвительно высмеивал случаи головотяпства как студентов, так и коллег; все также назначались отработки за обнаруженные лично профессором вопиющие нарушения правил; им (как и в прошлые годы) пугали первокурсников. Но неуловимо изменилось отношение студентов к своему преподавателю — теперь его больше уважали, нежели боялись. Его истинная роль в прошедшей войне вызывала восторг и восхищение у малышей, не имевших чести познакомиться с довоенным Северусом Снейпом, когда он заслуженно снискал прозвище Ужаса Хогвартских Подземелий. И — что самое страшное — изменилось отношение коллег. Многие из тех, кто скрыто протестовал тем или иным способом во время его короткого директорства, теперь почему-то чувствовали себя виноватыми. Общую точку зрения изложила однажды Минерва МакГонагалл на очередной церемонии чаепития на две персоны, организованной ею в своем кабинете.
— Поймите, Северус, если бы мы только могли догадываться, мы бы никогда… Ах, если бы Альбус лишь намекнул!
А он не понимал, не хотел понимать, потому что не видел за ними никакой вины, потому что и сам действовал бы точно также, если бы полагал, что место директора занимает злейший враг, человек, пытающийся уничтожить, переиначить самую суть Хогвартса. Неприятие его в роли предателя означало только одно — он успешно притворялся, выполняя поручение Дамблдора, что не могло не льстить ему даже сейчас. Однако донести свои соображения до Минервы ему никак не удавалось: она все так же носилась со своим чувством мнимой вины, которую пыталась загладить всеми возможными способами. Впрочем, иногда это было даже приятно — Снейп получил удобную сетку занятий, все потребности его лаборатории (что в ингредиентах, что в оборудовании) удовлетворялись в первую очередь, его не привлекли к выполнению общественных обязанностей по организации праздников и прочих шумных мероприятий, которые он никогда не любил. Напрягало только одно — жажда Минервы каким-либо образом наладить его личную жизнь. Сначала на все матримониальные поползновения Минервы Северус только усмехался: ее старания сосватать ему кого-нибудь из незамужних коллег были весьма наивны — с дивным характером Северуса прекрасно были знакомы и полудурочная Сибилла, и по-армейски выдержанная Роланда Хуч. Ни одна из них не являлась выпускницей факультета, носившего имя достославного Годрика, поэтому жертвовать собой во имя личного счастья Снейпа не собиралась. Но Минерва не успокоилась и начала поиски невесты среди своих знакомых и родственников, потом уже среди их знакомых-родственников… Так продолжалось до тех пор, пока Снейп, которому все это осточертело, не рявкнул в своей обычной манере:
— Минерва! Прошу вас прекратить всю эту чушь! Вы меня достали!
— Но, Северус… как вы не понимаете, — пролепетала в ответ обычно сдержанная МакГонагалл. — Я же хочу вам счастья… И девочки-старшекурсницы наконец-то успокоятся, если у вас появится личная жизнь… Вы для них сейчас обладаете ореолом и притягательностью… этакий байроновский герой… Неужели ни одна вам еще в любви не призналась? Вы догадываетесь, во что может превратиться репутация Хогвартса?! Ведь добрая треть из них шепчутся в основном о вас. Даже на занятиях по трансфигурации! А какими глазами они на вас смотрят! Даже мисс Грейнджер!
— А что мисс Грейнджер? — резко повернулся Снейп. — И причем тут репутация Хогвартса? Неужели вы подозреваете, что я могу допустить какое-либо подобие связи… со студенткой?
Снейп был взбешен. Хорошенького же мнения Минерва о его моральных принципах, ничего не скажешь! Как будто он хоть раз давал намек о возможности подобных отношений со студенткой! И причем тут Грейнджер? Хотя… Насчет Грейнджер он слегка кривил душой и сейчас отлично понимал это. Пресная и занудная лохматая всезнайка, единственная из всей знаменитой троицы отправившаяся доучиваться в Хогвартс, почему-то не только перестала его раздражать, но и периодически являлась во сне то в облике волшебной феи, облитой лунным светом, как в ту волшебную ночь в больничной палате, то в более неприличном и одновременно более соблазнительном виде. А Лили перестала сниться совсем. Но Минерве знать обо всем этом вовсе необязательно. Он должен справиться со всем сам — окклюменция всегда прекрасно избавляла от нежелательных видений.
* * *
После окончания войны взаимоотношения дружной троицы гриффиндорцев-победителей-Темного-Лорда не то чтобы разладились совсем, но стали гораздо менее тесными. Гарри, прячась от журналистов и всеобщего внимания, решил попутешествовать годика полтора, надеясь, что за это время о нем позабудут. Рон, напротив, гордясь статусом героя магической войны, рассчитав, что сейчас в школу авроров его примут с распростертыми объятиями безо всяких ТРИТОНов из какого-то там Хогвартса, прямиком отправился именно туда. А Гермиона вернулась обратно на седьмой курс, который она так и не окончила в прошлом году из-за всем известных событий и путешествий по лесам в компании Поттера.
На все расспросы знакомых о причинах, побудивших ее вернуться к учебе, она отвечала, что знания всегда были привлекательны, и она просто-напросто боится, что, не закончив школьный курс и не сдав экзамены, пропустит что-то очень для нее важное. По сути своей ее объяснения были правдоподобны и даже правдивы, за одним малюсеньким исключением, которое звали профессором Снейпом. Гермиона знала, что Минерва МакГонагалл убедила Снейпа вернуться к преподаванию после выписки из больницы. Она боялась признаться не только кому-то из окружающих, но даже самой себе, что за дни, когда по воле случая стала сиделкой своего преподавателя, что-то в душе оказалось задето, и теперь все мысли девушки вертелись только около Снейпа. Возможно, свою роль сыграли и воспоминания профессора, которые Гарри, пораженный увиденным в думосборе, под великим секретом все же показал ей и Рону. Только законченного циника не тронула бы история многолетней безнадежной и преданной любви профессора к давно умершей женщине. Его «всегда», произнесенное в кабинете Дамблдора, выжало из далеко несентиментальной мисс Грейнджер слезу, а подлое воображение услужливо подсунуло картины, в которых это «всегда» распространялось непосредственно на ее персону. Во всех приличных книгах в таких героев полагалось влюбляться, и девушка неожиданно для самой себя осознала, что находится уже почти на границе влюбленности в своего странного преподавателя. Так Гермиона, привыкшая жить строго следуя установленным кем-то правилам, попала в ловушку, из которой не видела выхода. И вот теперь, надеясь с помощью пары-тройки оскорблений, полученных непосредственно от героя грез, избавиться от своей так некстати проснувшейся романтичности, над которой сама горьковато иронизировала, мисс Грейнджер вернулась в Хогвартс.
Однако Снейп оказался совсем не таким, каким она ожидала его увидеть. Ореол страдающего романтического героя потускнел после первого же занятия по зельям, где профессор в обычной своей манере в пух и прах раскатал Симуса Финнигана, перепутавшего составляющие зелья сна без сновидений, и назначил ему сразу три отработки. Но и сальноволосый злобный гад, каким представляли Снейпа в разговорах Гарри и Рон все годы своего обучения, тоже не появился. За преподавательской кафедрой Гермиона видела слегка усталого, резковатого, язвительного, но весьма интересного человека. Самым занятным оказалось то, что он будоражил умы многих ее сокурсниц, начитавшихся статей и в «Пророке», и в «Придире» о мужестве шпиона Ордена Феникса Северуса Снейпа. Девчонки словно сшили костюм героя, в который упорно пытались нарядить Снейпа. Слушая восхищенные перешептывания о его «интересной бледности» и «таинственном взгляде черных глаз», Гермиона злилась и на глупых куриц, видевших исключительно внешнюю оболочку и не интересующихся внутренним содержанием человека, и на себя саму за то, что тоже чувствовала подобное влечение, а это было явно неправильно и совсем ей не нужно. Снейп, похоже, и не догадывался о тех волнениях, которые вызывала его скромная персона в рядах старшекурсниц. Правда, иногда (но очень-очень редко) Гермиона ловила на себе его пристальный взгляд, но всякий раз он тут же отворачивался или делал какое-нибудь мелочное замечание.
Так продолжалось почти до весны, когда Гермиона, уже переживающая за успешную сдачу в июне месяце ТРИТОНов, стала мучиться бессонницей и воспоминаниями о событиях прошлого года. Она, конечно, поначалу обратилась к мадам Помфри, выдавшей ей снотворное, но от приема снадобья Гермиона чувствовала себя полуспящей в течение всего дня. Такое существование ей совсем не подходило, зато (совершенно случайно!) она обнаружила, что какие-то полчаса, проведенные на Астрономической башне (в нарушение всех правил), прекрасно успокаивали и располагали к долгому безмятежному сну.
Сегодняшним вечером Гермиона засиделась на башне дольше обычного — уж слишком хороша была картина, открывшаяся ее взору. Она навевала почему-то одновременно смутную тоску по всем ушедшим друзьям и близким и чувство умиротворения и щемящего грустного счастья, осознания, что жизнь продолжается, что многие выжили: Гарри, Джинни, Рон, Джордж, Луна, она сама… А еще, почему-то ко всем этим размышлениям примешивались мысли о Снейпе… Она ведь не только не смогла разобраться в своих чувствах к нему, разложив каждое на надлежащую полочку, но и куда больше запуталась: дело уже дошло до того, что она черной завистью начала завидовать матери Гарри, которая непонятно какими заслугами смогла вызвать вот такую бескорыстную многолетнюю преданность. И самым ужасным было то, что почти каждую ночь во сне она начинала видеть картины из подсмотренных воспоминаний профессора, только главной героиней происходящего была не Лили Эванс, а она — Гермиона Грейнджер. Учебный год заканчивался — значит, скоро придется уехать отсюда навсегда, так и не поняв, не разгадав этого сложного и небезразличного ей человека. Снейп. Северус Снейп. Профессор Снейп. И что прикажете делать с неподдающимися никакому пониманию и контролю необъяснимыми чувствами?
* * *
За все годы обучения Гарри Поттера в Хогвартсе Снейп настолько привык бродить ночами по коридорам, чтобы в случае чего узнать первым, куда опять собрался вляпаться беспокойный отпрыск Лили, что все ночные дежурства, от которых тщательнейшим образом старались отвертеться другие преподаватели, по-прежнему при любой необходимости брал на себя. В нынешнем году, после гибели Волдеморта, самым страшным возможным бедствием стали влюбленные парочки. Основной всплеск любовных страстей у подрастающего поколения приходился, конечно же, на весну. Весна. Он и любил, и одновременно ненавидел весну. Любил — за Лили и то счастье, которое она ему подарила. Ненавидел — тоже за Лили и свою собственную непоправимую ошибку, стоившую и ей, да и ему самому жизни… Лили, Лили, Лили! Весной везде всегда была только она: смотрела на него своим зеленым взглядом с каждого дерева, окутанного легчайшей дымкой первых клейких листочков, с каждой прогалины, где появлялись белоснежная пролеска и крокусы, подобные ее нежной коже; говорила с ним в ласковом пении птиц по утрам; напоминала о себе журчанием первых ручьев, так походившим на ее звонкий, рассыпчатый смех… Каждую весну Снейп чувствовал себя больным: он не мог спать, не мог есть и в любой обжимающейся парочке видел Лили и Джеймса Поттера… или Лили и себя… Оттого и разгонял их, и снимал баллы с особым остервенением. Мстил и оплакивал: мстил за свое несостоявшееся, украденное, и оплакивал его же.
Однако нынешней весной все было иначе. Бессонница пришла к нему как обычно, но Лили с ним больше не было, сердце саднило, но не разрывалось от нестерпимой жгучей боли, а душа переполнялась предчувствиями. Поэтому и влюбленных он отлавливал, и назначал им взыскания гораздо менее рьяно, чем обычно. А сегодня, собственно говоря, и очередь-то бродить по ночным коридорам была не его, а Минервы. И Северус спокойно сидел в своих комнатах, и читал книгу до тех пор, пока на небо не выкатилась во всей красе полная серебристая луна, залившая своим светом все вокруг, как тогда, в больнице… Какого Мерлина его потянуло на воздух, он и сам впоследствии не мог объяснить — наверное, домовики слишком сильно натопили в тот вечер камин… Он выскользнул из Хогвартса и отправился бродить вокруг, полностью погрузившись в собственные мысли. Ноги, конечно же, сами принесли его к Астрономической башне, воспоминания о которой никак нельзя было назвать радужными. И Северус снова представил, как падает с этой башни Дамблдор, пораженный его заклинанием, машинально вскинул глаза и… О Моргана! В одном из окон башни, повернувшись боком, обхватив колени и глядя куда-то вдаль, сидела, залитая лунным светом, та самая фея, которую он видел в больнице! Грейнджер! Нет, фея! И Северуса вновь затопило то беспричинное счастье, и захотелось запеть, закричать во все горло, и обнять весь окружающий мир просто за то, что он есть, что несет в себе такую чудесную сказку. Он стоял, замерев, и боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть дивное видение, кем бы оно ни было на самом деле — волшебным существом или обычным человеком.
На следующий день студенты заметили, что Снейп был гораздо более рассеян и молчалив, чем обычно, и даже пропустил целых две выходки шестикурсников, настолько вопиющие по своей дерзости, что можно было с полным основанием не только снять баллы, но и назначить весьма неприятные взыскания. А вечером... вечером непонятная сила повлекла его на Астрономическую башню, где, укрывшись в тени, он вновь заворожено наблюдал за Грейнджер, томной, гибкой и серебристой от лунного света. И вновь, словно был ребенком или взбалмошным юнцом, он чувствовал себя до неприличия счастливым, оттого что сам просто живет на этом свете и из-за сказочного чуда в виде юной Гермионы Грейнджер. К себе в комнаты Северус вернулся только после того, как Гермиона, глубоко вздохнув, прогнала волшебство, привычным жестом закинула за ухо непослушную прядь и тихо выскользнула в коридор, пробираясь в гриффиндорскую гостиную. А на следующую ночь все повторилось снова, и на другую, и на третью… Снейп был словно зачарован, и его пугало, что он начинал чувствовать себя зависимым от этих странных полусвиданий. Нельзя, нельзя было повторять историю своего чувства к Лили. И что будет с ним, когда девчонка летом закончит Хогвартс и уедет навсегда?
* * *
Июнь в этом году выдался удивительно знойный и пыльный, совсем непривычный для жителей Британских островов, и только частые грозы приносили желанную свежесть и позволяли с наслаждением вздохнуть полной грудью. Растительности же Запретного леса такая погода явно нравилась — цветы, деревья, трава чувствовали себя так, как будто росли в теплицах под неусыпной заботой Помоны Спраут. Впрочем, жара не помешала сдать пятикурсникам свои СОВы, а выпускникам — ТРИТОНы. Конечно, некоторые из них жаловались, что экзаменационная комиссия из-за погоды была излишне предвзята и придирчива, а в прошлые годы за такие же точно ответы выставлялись куда более высокие баллы, но большинство соглашались с полученными «превосходно» и «выше ожидаемого». Никаких выпускных вечеров не предвиделось — еще слишком свежа была память о тех, кто мог бы тоже заканчивать Хогвартс, но вместо этого спал в братской могиле на берегу Черного озера.
Некоторым студентам потребовались рекомендации, и директор МакГонагалл живенько нагрузила весь преподавательский состав их написанием. К вящему удивлению Снейпа, ему почему-то в качестве подопечной досталась мисс Грейнджер, его маленькая лунная фея. Расхвалить на бумаге Гермиону оказалось легко, а вот поставить свою подпись и отдать все девчонке — безумно сложно, потому что это ставило логическую точку в их так и не начавшемся романе. Северус уже давно понял, горько посмеявшись над своим умением выбирать привязанности, что снова влюблен и, вероятнее всего, снова безнадежно и безответно. Мисс Грейнджер прочно заняла в его сердце то место, где раньше, до его неудавшейся смерти, безраздельно властвовала Лили. Дотянув почти до последнего дня, он все-таки собрался с силами, пригласил бывшую студентку к себе в подземелья и почти торжественно вручил рекомендацию, пробормотав какие-то подобающие случаю слова с пожеланием дальнейших успехов вне Хогвартса. И каково же было его изумление, когда мисс Грейнджер, прежде чем убежать, вдруг встала на цыпочки, чмокнула его в щеку и, покраснев, прошептала:
«Спасибо, профессор! Но я… я не хочу уезжать!»
Он так и стоял, остолбенев на несколько минут, прикасаясь подушечками пальцев к скуле, куда поцеловала его маленькая фея.
* * *
Успешно сдав ТРИТОНы, Гермиона с убийственной ясностью осознала, что не мыслит своего существования где-то в магическом мире, вне стен Хогвартса, поняла, что просто умрет, задохнется, если будет вынуждена насовсем уехать оттуда, где жили близкие ей по духу люди, где, в конце концов, был он, ее любимый профессор. То, что на самом деле любимый, пришлось признать, когда она, почти поссорившись с Джинни, начавшей, непонятно почему, вдруг восхищаться Лили Поттер, обнаружила, что безумно ревнует его к прошлому и, возможно, настоящему. Надеяться на взаимность (несмотря на гриффиндорский максимализм) казалось величайшей глупостью и непревзойденным нахальством. Но, по крайней мере, стоило попробовать хотя бы быть рядом, дышать одним со Снейпом воздухом и, наконец, видеться каждый день. Возможность остаться в Хогвартсе Гермиона видела только одну — напроситься в ассистентки к кому-то из преподавателей, что было весьма непросто. История Хогвартса, конечно, имела подобные примеры, но их всегда связывали с особыми обстоятельствами. Назвать же свою странную влюбленность в Снейпа особым обстоятельством Гермиона не могла при всем желании.
Однако постепенно в ее голове родился некий план, и она всеми правдами и неправдами раздобыла из личных директорских запасов так благоволившей к ней Минервы флакончик с Феликс Фелицис, а дальше все оказалось на удивление просто. Выпив на всякий случай сразу весь пузырек, Гермиона сначала ощутила небывалую потребность пообщаться с профессором Вектор, которая всегда по-доброму относилась к талантливой ученице. Слово за слово — и вот уже Септима сама с жаром принялась убеждать Гермиону в необходимости более углубленного изучения чар, а потом они вместе отправились к Флитвику, пришедшему в небывалый восторг от перспективы заполучить в помощницы мисс Грейнджер… А потом случилось самое настоящее чудо в облике корноухого домовика, жеманно известившего, что профессор Снейп ждет ее в течение ближайших десяти минут в кабинете зельеварения, чтобы отдать необходимые документы. И Гермиона вихрем пронеслась по лестницам, добравшись до подземелий не за десять, а всего за шесть минут, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула перед заветной дверью, чтобы унять бешено колотящееся сердечко, и с надлежащим видом ступила во владения своего профессора. Пожалуй, таким она его еще не видела: удивительно трогательный и смущенный Снейп, вручающий ей какие-то рекомендации и произносящий без своей привычной язвительности добрые пожелания. Повинуясь безотчетному порыву, Гермиона подошла к нему и прижалась губами к его щеке. Испуг и осознание того, что она делает, накрыли ее только во время самого поцелуя. Вся кровь вдруг рванула к горячим щекам, и ноги сами понесли ее прочь.
— Все, мисс Грейнджер! Ты совсем ополоумела, или у Феликс Фелицис оказался какой-то побочный эффект. Это надо же додуматься: поцеловать самого Северуса Снейпа! Пусть в щеку, но ты же глаз потом на него поднять не сможешь! — выругала она сама себя, уже укрывшись в безопасности гриффиндорской гостиной.
Там она и провела все оставшиеся часы такого странного счастливо-суматошного и непредсказуемого дня. Но когда на землю спустилась ночь, принесшая покой и прохладу, Гермионе вдруг захотелось оказаться на Астрономической башне, чтобы вновь полюбоваться на красоту окружающих Хогвартс пейзажей и привести в порядок свои беспокойные мысли. Проскользнув через портрет Полной Дамы, девушка без приключений добралась до башни и расположилась в привычном месте, но привычное умиротворение почему-то не наступало, наоборот — в голову лезли странные образы и желания. Ей вдруг показалось, что стоит только раскинуть руки, оттолкнуться посильнее, применив невербальное «левикорпус», и она полетит над серебристыми полянами, распростертыми внизу, к загадочным кружевным деревьям Запретного леса, темнеющего вдали, к сверкающей металлическим блеском глади Черного озера… И, наверное, Мерлин отнял у нее рассудок на несколько секунд, потому что она и в самом деле вдруг раскинула руки, оттолкнулась, четко произнеся про себя заклинание, и рванулась куда-то ввысь… Только вот полета не получилось — получилось лишь замедленное падение с одной из самых высоких башен Хогвартса, с проносящейся перед глазами всей ее коротенькой жизнью. И все существо гриффиндорской отличницы вдруг пронзила отчаянная мысль, что это конец ее только начавшейся жизни, превратившаяся в крик:
— Не-ет!
* * *
Проносив в себе весь остаток дня сумятицу чувств и непонятных надежд, которые всколыхнула своим робким поцелуем и словами Гермиона, выслушав гордое заявление Филиуса о том, что он берет с нового учебного года мисс Грейнджер себе в ассистентки, Северус понял: он просто не в силах заснуть. Лучше всего в таких случаях его обыкновенно успокаивала работа. Поэтому сначала он сварил несколько несложных зелий для больничного крыла (тех самых, которых от него уже неделю не могла допроситься мадам Помфри), а потом вспомнил, что сегодняшняя ночь одна из самых подходящих для сбора диких трав, растущих прямо на полянах около замка. Однако даже привычные, почти механические действия не приносили успокоения и не изгнали сумбур из его всегда таких понятных и стройных мыслей. Снейп корил себя за то, что, занятый своими переживаниями, сам не догадался предложить Гермионе место ассистентки, ведь склонность к зельеварению у нее, несомненно, была. Одновременно он радовался, что такая светлая идея пришла в голову Флитвику. И теперь девушка, его лунная фея, пробуждавшая в нем неслыханную и безмятежную радость жизни, останется в стенах Хогвартса, где ее можно будет хотя бы просто изредка видеть, даже не рассчитывая на что-то большее. А потом воспоминания плавно вернулись к сегодняшнему, такому целомудренному и нежному поцелую, которым наградила его Гермиона, и в душе вдруг зародилась безумная надежда на взаимность…
Так, собирая травы и рассуждая сам с собою, Северус Снейп совершенно незаметно для себя добрался до подножия Астрономической башни и словно вернулся в один из самых своих навязчивых кошмаров — нелепо кувыркаясь в воздухе, с башни в звенящей тишине падала маленькая фигурка, а потом тишину прорезал душераздирающий женский крик: «Не-ет!»
Он не помнил, как перемахнул те несколько метров, что отделяли его от вероятного места падения, не помнил, как ухитрился выхватить палочку и применить левитирующее заклинание, не помнил, как поймал незадачливую летунью, а очнулся лишь тогда, когда обнаружил в своих объятиях потерявшую сознание Гермиону Грейнджер. И потом, уже справившись с потрясением, Снейп от всей души возблагодарил Мерлина, что в этот раз не опоздал, смог спасти неожиданно ставшую такой дорогой для него жизнь очередной гриффиндорки.
А затем все было правильно: больничное крыло и дежурства около кровати Гермионы, красноречивые взгляды и полупризнания, букеты и поцелуи.
@темы: графоманские бредни, Это снейджер, Господа!, Фанфикшен